Путешествие на Тандадрику - Страница 34

— Но скажи, братец, — пробасил Твинас, — что же здесь всё-таки случилось? Кто всё это разрушил?

— Вул… вулканы, да? — осёкшимся от волнения голосом спросил Кутас.

— Здесь произошло то, что должно было произойти, — ответил паяц. — Непременно, рано или поздно.

— Вот здорово! — снова вырвалось у Кутаса. — Про… простите.

— Я им говорил, кричал со сцены, что это случится. Марионетки помалкивали, а я кричал. Но они меня не слушали, шутов никто не слушает, от них ждут только забав, дурачеств и весёлых проделок!

— Вы как-то уж больно стихийно рассказываете, — сделала ему замечание командир Лягария. — А нельзя ли почётче изложить ситуацию?

— Да он и без ситуаций отлично рассказывает, — возразил Кадрилис. — Валяй дальше в том же духе, приятель.

Последний угасающий лучик солнца успел ещё на миг осветить белое, как бумага, лицо паяца, его тоскливые глаза. Когда паяц заговорил снова, его слова доносились уже из темноты:

— Всё началось с птички, спокойной, мирной птички с белыми пёрышками, ха-ха-ха… — В темноте смех шута прозвучал жутковато. — Дело в том, что такая птичка была одна-единственная на всю планету: когда остальные птицы вили гнёзда, выводили птенцов, искали корм, эта белая птичка порхала в голубых высях с цветущей оливковой веточкой в клюве. Как я уже говорил, она была единственная в своём роде на всей планете, и этого достаточно. Первым ею заинтересовались в городе Омас. «Это не дело, — сказал городской голова, — что такая спокойная, мирная и безоружная птичка порхает без присмотра одна-одинёшенька. Ещё возьмёт и прикончит её из рогатки какой-нибудь негодник. Надо приставить к ней охранника». И он выставил на высокой башне часового с ружьём. «Да разве ж это охрана?! — вскипели от зависти жители другого города, Онависа. — Лучше мы сами позаботимся о пташке!» И горожане выставили двух часовых с двумя ружьями. Тогда не стерпел владыка третьего города и выделил пять часовых с ружьями и в придачу одну пушку. Ясное дело, что и четвёртый город не пожелал уступать соперникам и пожертвовал на дело охраны птички целый танк…

И города вступили в соревнование и начали вооружаться до зубов! И чем активнее они вооружались, тем больше хвалились друг перед другом: «Ну-ка, скажите, какой другой город сделал для птички больше нашего? Только мы её истинные покровители и защитники. Ура нашему городу, ура-ура!»

А что же жители этих городов? Они обнищали, втянули животы и затянули ремни — ведь всё уходило на защиту птички, иными словами, на создание нового оружия и содержание армии… Ну кому бы пришло в голову, что одна маленькая мирная пташка способна проглотить столько, сколько под силу семиглавому дракону?

— Вот тебе раз! — недоуменно развёл лапами Кадрилис. — Никому бы не пришло!

— Скажите, — пробасил Твинас, посасывая трубку, — а сама-то птичка где была, что поделывала?

В это время начало светать, засиял краешек солнца.

— Птичка? — Паяц горько усмехнулся. — Да за всем состязанием ради птичкиного блага о ней самой как-то забыли. Даже вспомнить не могли, как она выглядит, а увидели бы её, то не узнали бы… Нет, никто не знал, где она и что с ней. Возможно, какой-нибудь озорник прикончил её из рогатки, или кот растерзал, или оголодавший горожанин сунул в кастрюлю, прямо с её цветущей веточкой, и сварил суп… Разве что картинки с её изображением висели на некоторых танках.

— Картинки? — оживился Кутас. — Как бы мне хотелось увидеть хоть одну!

— Ну, а дальше? — сам себя спросил Улюс-Тулюс. — Накопленные горы оружия нужно было кому-то охранять, чтобы оно не досталось другому городу для защиты той единственной птички. И тогда города стали отгораживаться друг от друга — всё более высокими заборами, более глухими стенами. Всё это продолжалось до тех пор, пока они не опутали себя так, что и птица клюв не просунет… ха-ха-ха… — снова горько рассмеялся паяц. — Так что же удивляться, что всё пошло прахом? Достаточно было заискриться одному проводку из ограждения, как огонь перебросился на кучи бомб, и взрывы прокатились по всей планете…

— Скажите, — снова спросил Твинас, — а кто же эти провода запалил?

Паяц посмотрел на чернеющие пустыри.

— Этого, — помотал он обгорелым колпаком, — уже никто никогда не узнает, я ведь остался только один… один на всей планете.

— Откуда вы знаете, что один? — спросил Твинас.

— Я с высоты, на которую взлетел змей, не увидел никаких признаков жизни, — пояснил Улюс-Тулюс. — А ведь со времени взрыва прошло уже тридцать суток.

— Тридцать дней и ночей, да? — уточнил крайне взволнованный Кутас.

— Верно, — подтвердил паяц.

— Вот это да! — щенок так и подпрыгнул от радости и едва не вывалился из вездехода.

Все с удивлением и не скрывая раздражения поглядели на развеселившегося щенка, один только Менес смотрел куда-то в сторону сквозь свои затемнённые очки.

— Не удивляйтесь, — сказала наконец Лягария, — он такой весельчак, что с него взять: молодо-зелено. Ну, а сейчас, пока не стемнело, мы вернёмся к себе на корабль. Остаётся поблагодарить вас за полезную информацию и пожелать всего самого наилучшего. Прощайте!

— Счастливого пути, — сказал паяц и потупился.

— Однако, — заволновался Кадрилис, — как же он останется тут совсем один?

— Мне пришло в голову… — заговорил и тут же осёкся Кутас.

— Знаю, куда ты гнёшь, — сердито взглянула на него Лягария. — Надо смотреть трезво: на корабле не только не найдётся свободных мест, но есть ещё один пассажир сверх нормы. Верно я говорю? — обернулась она к пилоту.