Менес не сказал ни да ни нет. Он не тряхнул шлемом, не кивнул.
— Пилот не возражает! — воскликнул Кадрилис. — Не возражает против ещё одного пассажира. Ура!
— Ура! — подхватил щенок. — Он сможет вполне удобно устроиться на «Птичке», там есть свободное кресло, — вот о чём я подумал!
— Полезай-ка в вездеход, братец, — нагнулся к паяцу Кадрилис, — и поехали с нами. Вперёд!
— В самом деле? — не поверил своим ушам Улюс-Тулюс.
— В самом-пресамом, — заверил Кутас.
— Садись рядом со мной, — предложил Твинас, крепче прижимая крылья к бокам.
Впервые за всё время глаза паяца засветились радостью, бледные щёки порозовели. Весело взмахнув длинными рукавами, он ловко забрался в вездеход и, придерживая рукой воздушного змея, устроился на сиденье. Колёсики бешено завертелись, вездеход тронулся, и вскоре впереди блеснул нос космического корабля «Серебряная птица». Пассажиры облегчённо вздохнули, а Кадрилис даже шутливо ткнул паяца в бок:
— Вот увидишь: раз-два, и ты на Тандадрике.
— Там ты найдёшь целую дюжину кукольных театров, — подхватил Кутас.
— А они тебя, будь уверен, ещё будут друг у друга переманивать, — пообещал Кадрилис.
— Ещё и подерутся, — заверил Кутас.
Неожиданно лицо паяца помрачнело, а одна рука бессильно опустилась так низко, что длинный рукав стал волочиться по земле рядом с колёсами.
— Пожалуйста… остановитесь, — попросил он.
Вездеход остановился. Паяц вылез из машины.
— Ты что-то забыл? — спросил Кадрилис.
Паяц молча помотал головой, подошёл к закопчённому валуну и забрался на него.
— Мне пришло в голову, — шёпотом сказал пассажирам Кутас, — что он хочет перед дорогой посидеть и помолчать, как мы тогда, у костра.
Пассажиры стали ждать, пока Улюс-Тулюс попрощается со своей планетой. Однако время шло, солнце почти целиком почернело, а паяц всё сидел на валуне, уставившись синими глазами на нескончаемые пожарища.
Первой не вытерпела Лягария.
— Уважаемый комедиант, — поторопила она, — ваш регламент давно исчерпан. Не злоупотребляйте терпением коллектива.
Паяц будто и не слышал её.
— Судя по всему, — проворчала лягушка, — у нас намечается ещё один непредсказуемый пассажир.
— Улюс-Тулюс, — в один голос окликнули паяца Кадрилис и Кутас, — садись, и поехали. Поторопись!
Паяц вздрогнул, будто его разбудили, и сказал:
— Вы ещё здесь? Поезжайте без меня, не ждите.
— Вот тебе раз! — остолбенел Кадрилис.
— Что случилось, приятель? — озабоченно спросил Кутас.
— Я не могу покинуть родину, — ответил паяц. — Ведь у неё никого, кроме меня, нет. Как же я могу бросить её в такой тяжёлый час?
Он встал на валуне и поглядел вокруг. Угасающая полоса солнца позолотила почерневший помпон его колпака, и всё сразу же погрузилось во тьму.
— Как же я покину её?.. — повторил Улюс-Тулюс.
— Но что же ты сделаешь в одиночку? Один в поле не воин, — прогудел Твинас.
— Вдруг мне повезёт, и я смогу вырастить цветок или деревце, — сказал паяц.
— Ну а дальше-то что? — спросил Кутас.
— Если зацветёт деревце, прилетит и пчёлка. А будет пчёлка, оживёт и планета.
— Улюс-Тулюс, где же ты достанешь семена, ведь вокруг сплошь всё выгорело? — недоумевал Твинас.
Паяц промолчал: видимо, не знал, что ответить.
— А вот мне пришло в голову, — сказал Кутас и начал обеими лапами теребить свой нос. — Может, ты вырастишь вот эту фасолину? Она самая настоящая, не с картинки, у нас на балконе в ящике росла и цвела красненькими цветочками. Бери!
И снова блеснула полоска солнца. Кутас выскочил из вездехода и, встав на задние лапы, протянул Улюсу-Тулюсу фасолину.
— Спасибо, — поблагодарил паяц. — Лучше подарка и не придумаешь.
Тем временем бросившийся вслед за Кутасом Кадрилис успел что-то украдкой вытащить из потайного кармашка и обрезать ножом.
— А от меня, — обратился он к паяцу, — вот этот кусочек нитки. Подвяжешь им стебель фасоли, когда она станет тянуться к самому небу, — пошутил он.
— Как вы благородны! — взволнованно произнёс Улюс-Тулюс.
— А я, — к всеобщему удивлению поднялась и Лягария, — дарю тебе вот что.
Она отстегнула значок и торжественно вручила его паяцу, не сомневаясь, что тот ответит ей: «От имени сгоревшей планеты заявляю: вы — самая благородная из всех, а ваш подарок мне жизненно необходим!»
Однако Лягария услышала всего лишь короткое «спасибо». Мало того, паяц равнодушно положил значок на камень, в то время как фасолину Кутаса он так крепко зажал в кулаке, будто её у него собираются отнять силой. «Какое всё-таки несознательное создание!» — разочарованно подумала лягушка.
Сердечно попрощавшись ещё раз с единственным обитателем этой планеты, все вернулись на вездеход и поехали к «Серебряной птице».
— А у меня для него не было никакого подарка, — виновато произнёс Твинас. — Разве что трубка…
— А у меня разве только перчатка, — вздохнула Эйнора.
— О, принцесса желает избавиться от перчатки? — усмехнулась Лягария, которая осталась верна себе даже после утраты значка.
Эйнора съёжилась и снова надолго затихла. Кутас всё время не отрывал взгляда от удаляющегося камня, на котором остался сидеть паяц. Быстро наступающий рассвет коснулся его колпака, плеч, рукавов, камня… На вездеходе потушили фары, пассажиры переключили всё внимание на корабль, к которому они приближались, и только Кутас не сводил глаз со светлеющей вдалеке блузы Улюса-Тулюса, а на том месте, где у него был нос-фасолина, отныне красовался шрам в виде вопросительного знака. Что-то вдруг пришло в голову щенку, и это оказалось настолько важным, что, улучив момент, Кутас соскочил с заднего сиденья вездехода и помчался назад, к валуну.