— Всё время о нём думаю, — сказала Эйнора. — Стоило Кадрилису ласково погладить стебель, как цветок бросился ему на помощь. Наверное, цветок был жестоким и заносчивым только потому, что ни разу не испытал нежности. Вот он и вознёс Кадрилиса до небес, чтобы тот попал на корабль. Поднимал всё выше и выше, а сам при этом становился тоньше и тоньше. И когда наконец Кадрилис добрался до нитки и уцепился за неё, стебель цветка стал таким же тонким, как эта нитка, и… порвался.
— Откуда ты знаешь, что порвался? — удивлённо спросил Кутас.
— Мне пилот рассказывал, — призналась Эйнора. — Он всё видел из окна кабины.
— А сам Кадрилис ничего этого не видел и до сих пор ничего не знает, — заверил щенок. — Ему ужас как нужно было ухватиться за конец нитки, иначе ему пришёл бы конец.
— А ещё я отчётливо вижу, — продолжала Эйнора, — как тонюсенький стебель, извиваясь, опадает на землю, а цветок, такой огромный голубой цветок…
— Голубой, как твои глаза, как яичко одной птички, не могу сказать, какой, — перебил куклу щенок.
— …голубой цветок падает камнем вниз. Ведь он, тот цветок, — часто задышала Эйнора, — он тоже сгорел, как феникс, только не ради себя, а ради другого.
— Я рас… расскажу про это Кадрилису, — задыхаясь от волнения, поднялся щенок. — Да я готов хоть сейчас, — он с сожалением поглядел на осаждённую жуками дверь, — ведь это ужасно важно, ничего важнее и быть не может! Для моего приятеля эта новость будет как гром среди ясного неба!
— Как вспомню про тот цветок, — отрешённо произнесла Эйнора, — так сразу хочется стать лучше.
— И я, Эйнора, и я хотел бы стать лучше… намного лучше. А мой приятель… мой приятель наверняка захочет стать в тысячу раз лучше!
Эйнора, улыбнувшись, положила на песок смотанный бинт и осторожно потрогала лапы Кутаса.
— Скоро заживут, — сказала она.
— Как жаль, — произнёс щенок, — что я не могу сказать тебе одно волшебное слово. Видишь ли, его можно доверить лишь однажды и притом только одному из близких.
— И мне жаль, Кутас, что я не могу поделиться с тобой одной своей тайной. Как ты думаешь, мы когда-нибудь доберёмся до Тандадрики?
— А как же иначе? — округлил глаза Кутас. — Непременно доберёмся.
— Ведь мне нужна была Тандадрика как место, где меня любили бы. Но… я и так любима!
— Ещё как! — подтвердил щенок.
— Она нужна была мне, чтобы я прозрела. Но ведь… — потёрла лоб Эйнора. — Ах, Кутас, может, я уже добралась до своей Тандадрики?
— Как-то непонятно ты говоришь, Эйнора, — покачал головой Кутас. — Хотя… мне только сейчас пришла в голову мысль, что и я тоже дождался такого фейерверка, которого в жизни не видел. Нет-нет, это слишком трудно понять, — невесело вздохнул щенок.
— Я тоже ещё не всё понимаю, Кутас, но хочу, очень хочу понять суть, — взволнованно сказала Эйнора и больше не проронила ни слова.
Кутас удивился, увидев, что даже её веки стали такими печальными. До сих пор он думал, что печальными могут быть глаза, но чтобы и веки тоже?
— Знаешь, кого ты сейчас напоминаешь, Эйнора? — спросил Кутас. — Одну раковину, которую я видел на картинке, раскрытую раковину…
Вокруг них царили тишина и спокойствие. Жуки на ступеньках трапа не подавали признаков жизни. Уснули? Тёплый воздух и мягкая трава клонили ко сну и этих двоих путешественников. Кутас и не почувствовал, как голова его свесилась на грудь и он уснул, а вскоре за ним последовала и Эйнора. Они не поверили бы, что способны так крепко уснуть на негостеприимной планете, в окружении странных врагов и неизвестности. Но это случилось. За всё длинное утомительное путешествие только теперь оба по-настоящему отдохнули: когда один просыпался, то, не желая будить другого, засыпал снова. Благотворный отдых действовал как самое лучшее лекарство: у Кутаса зажили лапы, у Эйноры — рука. А сны, прозрачные и грустные, окутывали их подобно лёгкой осенней паутине. И неизвестно, сколько бы они ещё проспали, если бы не внезапное нашествие жуков…
Как бы ни сдерживал свой горячий нрав новый командир, как бы ни убеждал себя в собственном хладнокровии, он не мог долго сидеть сложа лапы под закрытой дверью, не зная, что творится по ту её сторону. Потолок продолжал излучать неяркий свет, и Кадрилис принялся исследовать салон. Пилотская кабина была, по обыкновению, закрыта. А жаль. Ведь из её окна можно прекрасно видеть всё вокруг и быть в курсе того, что делают друзья, и даже поруководить ими с помощью жестов. Увы.
Кадрилис стал крутить-вертеть рычажки, нажимать кнопки, раздвигать дверцы в стенах — нет, ничего подходящего для борьбы с жуками не видно. Он поискал под креслами, отогнул напольный ковёр, сунул половину уса в мусорную корзину, а козырёк фуражки — на полочку под потолком. В конце концов обессиленный бесплодными поисками командир уснул, прислонившись ухом к двери, чтобы быть начеку и вскочить в нужный момент.
Ему приснился сон про самого себя: с револьвером в лапе он стоял перед полчищем жуков. Кадрилис пальнул в воздух — и всех жуков как ветром сдуло! Проснувшись, заяц нащупал револьвер — что, если и в самом деле приоткрыть дверь и пальнуть в воздух? Ну а если револьвер заряжен пистончиками, что тогда? Жаль, что он не разбирается в револьверах, тогда бы сразу выяснил, не пошутил ли над ним пилот. Ничего, при первом же удобном случае он нажмёт на курок, и тогда всё обнаружится. С новой энергией командир продолжил поиски, выяснил, что где лежит, а затем заново пересмотрел те же предметы.