Путешествие на Тандадрику - Страница 41

— Я бы хотел предложить вам помощь, если вы хотите выйти наружу, — прервал её размышления Твинас.

— Спасибо, но я устала и останусь в салоне, — отказалась Эйнора.

Трудно сказать, показалось ли ей или в самом деле Твинас с облегчением вздохнул и торопливо проковылял в одиночестве к выходу. Неужели после того, как она призналась, что является всего лишь выброшенной на помойку Замарашкой-оборвашкой, он охладел к ней и не хочет быть рядом?

А пассажиры уже оживлённо сходили по трапу вниз. Первой спускалась Лягария, волоча за болтающуюся ручку саквояж, — после пропажи Эйнориной перчатки лягушка решила, что оставлять саквояж в корабле слишком рискованно. Следом шёл Кадрилис, придерживая одной лапой Кутаса. Перестав винить себя и мучиться, щенок быстро пошёл на поправку. Последним ковылял непривычно обеспокоенный Твинас: он пытался поскорее перебирать по трапу шлёпанцем, будто за ним гнался десяток бульдогов Гогасов!

Таким образом, в пассажирском салоне осталась одна Эйнора. Она сидела, чуть подавшись вперёд, и прислушивалась к малейшему шороху в пилотской кабине. А Менес, как нарочно, всё не выходил, — судя по всему, он регулировал бортовые системы. Или готовил западню для всех — как знать? А что, если Менес вообще не выйдет из кабины? Тогда хитроумный план Эйноры сорвётся, а потом, может, будет поздно… Нет-нет, чего бы это ни стоило, она должна выманить пилота из кабины, причём так, чтобы тот оставил дверь открытой.

Эйнора потихоньку расстегнула ремень безопасности, медленно открыла глаза и подкралась к входной двери, рядом с которой находилась кнопка поднятия трапа. Кукла нажала кнопку, и трап еле слышно втянулся внутрь корабля. Затем она плотно закрыла дверь, с разбега изо всех сил ударила по ней кулаками и повалилась на пол с душераздирающим криком:

— Ой! Помогите! Скорее! Ай!

Лёжа на полу, кукла напряжённо прислушалась: вот приоткрывается дверка кабины, шуршит комбинезон — похоже, пилот на ходу прячет здоровую руку под пустым рукавом… Шаги совсем близко…

— Что? Что случилось? — спрашивает слегка встревоженный голос, а рука в перчатке стискивает её ладонь.

— Голова… — простонала Эйнора. — Я шла… не заметила… наткнулась на дверь… наверное… разбила…

— Пойду принесу лекарство, — повернул назад пилот.

— Нет! — вцепилась в его рукав Эйнора. — Душно! Задыхаюсь!.. Скорее на воздух… помогите…

Он готов был подхватить её на плечо, и Эйнора вздрогнула:

— Не трогайте… больно… голова… идите вперёд… ай!.. Я сама…

Она с трудом встала, придерживаясь за пустой рукав пилота, а он двинулся к двери, открыл её и, ни о чём не подозревая, шагнул в пустоту…

Эйнора прислушалась к тому, как Менес с грохотом упал на землю, как охнул Кутас, как… Но скорее, скорее! Она открыла глаза, на этот раз не беспокоясь об их цвете, и поспешила к узкому коридору, где белела дверь в кабину корабля. Ага, она не заперта и открылась от лёгкого касания. С расширенными от волнения глазами и быстро стучащим сердцем Эйнора вошла в кабину пилота.

Тайна Твинаса

Когда пилот летел вниз головой с корабля на землю, рядом с «Серебряной птицей» находился только Кутас. Приподнявшись на забинтованные лапы, он глядел вдаль, где смутно виднелся кончик заячьего уха.

После всего, что увидели пассажиры на двух предыдущих планетах, на этой не оказалось ничего достойного внимания. Пожалуй, её можно было назвать просто серой планетой. Куда ни кинешь взгляд — всюду серая, ровно подстриженная трава, напоминающая футбольное поле. Единственное, что слегка разнообразило этот унылый пейзаж, — это чёрная ровная полоса, на которую, намеренно или случайно, пилот посадил «Серебряную птицу». Эта чёрная линия тянулась до самого горизонта и делила пространство на две части. Твинас двинулся налево от линии, Кадрилис — направо, а командир Лягария решила идти прямо: дескать, идя вдоль линии, и при большом желании не заблудишься. С собой лягушка, разумеется, прихватила саквояж — надеялась найти что-нибудь жизненно важное.

Кадрилис собрался составить компанию Твинасу, ему уже надоела роль одинокого бродяги. Разве не приятно беседовать на ходу, советоваться друг с другом, рассказывать о пережитом на других планетах? Однако всегда покладистый Твинас на этот раз заупрямился.

— Ни в коем случае! — затряс он клювом и, нагнувшись, поглядел на свой почти развалившийся разбухший шлёпанец, по-видимому опасаясь, как бы тот совсем не оторвался.

Заметив опустившееся заячье ухо, пингвин начал оправдываться:

— Я ведь хромаю, да и шлёпанец еле держится, а ты носишься как вихрь.

— Да я готов ползти как черепаха, — настаивал Кадрилис.

— Не может быть и речи! — настойчиво отбивался пингвин. — Меня замучит совесть, если тебе придётся топтаться на месте.

— Неужели непонятно, — не сдавался заяц, — я так набегался во время путешествия, что с удовольствием буду семенить потихоньку-полегоньку.

И он начал как заведённый перебирать ногами на одном месте.

Великий сыщик был вынужден вытащить из-под крыла свою трубку и пососать её: надо было придумать, как отвязаться от надоеды.

— Так и быть, — сказал он наконец, — признаюсь, почему я хочу побыть один.

— Я и сам знаю, — хитро повёл обрывком уса Кадрилис.

— Знаешь?! — остолбенел сыщик. — Хм… и что же ты знаешь?

— Знаю, — выпалил Кадрилис, — что ты хочешь решить одну задачу.