Путешествие на Тандадрику - Страница 39


К оглавлению

39

Эйнора, которая и предположить не могла, что затевает против неё лягушка, сидела, задумчиво подперев ладонью голову. Зато проницательный сыщик уже сообразил, что к чему, и его глазки посматривали то на шевелящиеся челюсти Лягарии, то на Эйнорину руку в перчатке.

— Прошу всех встать! — прервал тишину повелительный голос пилота.

Пассажиры встали. В тот же миг в стене отворился люк, и сквозь него из «Птички» в салон, пошатываясь, перебрался Кутас с перебинтованными лапами. Щенок тоже встал рядом со своим креслом, вцепившись в подлокотник.

Кадрилис напрягся, как струна, и воинственно стиснул лапы: будь что будет, а Кутаса в обиду он не даст!

— Пока «Серебряная птица» не поднялась в небо, — сказал пилот Менес, — прошу почтить минутой молчания всех погибших жителей планеты!

Пассажиры, серьёзные и сосредоточенные, печально опустили головы. Перед их глазами снова встали чёрные пустыри, руины города, одинокий паяц на закопчённом валуне… Вырастет ли фасолина на пепелище? Прилетит ли когда-нибудь туда пчела? Запоёт ли в кустах птица?

Суть

Космический корабль «Серебряная птица» вновь рассекал воздушное пространство. Кутас, заботливо пристёгнутый ремнём безопасности, удобно растянулся на шерстяном шарфе, а Кадрилис, приспособивший вместо ремня верёвочку, расспрашивал приятеля:

— Ну скажи, только без утайки, ты всё выложил пилоту? Не скрыл, кто дал тебе спички? Кто их силой тебе всучил? Сказал или нет?

— Не сказал, — прошептал щенок, хитро прищурив глаз.

— Вот тебе раз! — разочарованно всплеснул лапами заяц. — Он не сказал! Хорошенькое дело!

— Спички, — снова прошептал щенок, — ни при чём. Не в них… суть.

— Суть? — вытаращил глаза Кадрилис. — Что ещё за суть?

— Суть в том, — ответил Кутас, — что из «Птички» вылетают искры, как из нашего костра, когда ты подбрасывал в него можжевеловые ветки, помнишь?

— Вон оно как? — удивлённо раскрыл рот Кадрилис.

— Но есть суть посущественнее, — с загадочным видом продолжал Кутас. — Планета, оказывается, сгорела по собственной вине.

— А я что говорил?! — чуть не подскочил заяц. — Ведь я тебе это раньше пилота сказал!

— И всё же, — вздохнул Кутас, — спички не игрушка.

В это время Лягария откашлялась и приготовилась произнести триумфальную разоблачительную речь. Эйнора, ни о чём не догадываясь, в задумчивости стягивала с руки перчатку. А вот сыщик, готовясь к выступлению лягушки, так затянул ремень безопасности, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Так, говоришь, искры? — переспросил Кадрилис.

Кутас ответил не сразу. Он закрыл глаза, помолчал и произнёс:

— Да, искры… Я сам их видел. Понимаешь, Кадрилис, иск… ис… ис… — И вдруг он всхлипнул, из его глаза выкатилась слеза и, как напуганная в аквариуме рыбка, поспешила подняться наверх, к потолку. А Кадрилис затянул песню:


Пёсик Кутас может плакать,
Плакать может пёсик Кутас,
Может плакать Кутас, пёсик.
Плакать может, видел сам!

— А ну, прекрати, ты, живой хаос! — лопнуло терпение у командира Лягарии, которая только собиралась раскрыть рот для решающего выступления. — Детский сад! Фи!

— Да ведь Кутас снова может плакать! — воскликнул Кадрилис. — Вон какая слезища на потолке!

— Плачет? — спросила Эйнора, которая не поняла, в чём дело. — Неужели тебя, Кутас, мучит совесть и ты переживаешь, потому что считаешь себя хуже других? Послушай, я ведь ничуть не лучше тебя, наоборот! — и гордая Эйнора подняла голову так высоко, как ещё ни разу не поднимала. — Я самая настоящая лгунья. Я не убегала ни из какого шкафа, а просто-напросто была выброшена на помойку вместе с прочим мусором!

— Слыхали? — заверещала лягушка. — Стоило мне приступить к её разоблачению, как она сама…

— Замолчи! — бросила Эйнора. — Вовсе не о тебе и твоих разоблачениях речь! Слышишь, Кутас, я намного, намного хуже тебя… Я ведь только притворилась, что я знатного рода, аристократка, богатая беглянка. И никакие разбойники на меня не нападали.

— Но ведь вы, — пробасил увалень Твинас, — всё-таки побывали в стеклянном шкафу, верно?

— Ну и что из этого? — пожала плечами Эйнора. — Я стояла там не дольше, чем и другие новые куклы. А потом меня таскали за волосы, роняли, пачкали, дали прозвище Замарашка-оборвашка… Я ведь такая и была, только в лесу успела умыть снегом лицо и руки. А имя Эйнора я позаимствовала у одной избалованной девочки из детского сада.

— Она, — поспешила выложить всё начистоту Лягария, — украла из моего саквояжа вторую перчатку, которую я нашла в мусорной машине и которая являлась вещественным доказательством того, что никакая она не принцесса-беглянка, а такая же брошенная игрушка, как и остальные!

— Ничего я не крала, — возмутилась Эйнора и, сняв перчатку, протянула её Лягарии. — Вот вам новое вещественное доказательство. — Она снова повернулась к Кутасу. — Вот видишь, Кутас, какая я гадкая и насколько я хуже тебя! Не плачь больше.

— Раз на то пошло, — низким басом прогудел Твинас, которому даже его смекалка сыщика не помогла понять суть слёз щенка, — раз так, — повторил он крайне взволнованно, и его трубка вылетела из клюва и повисла под потолком рядом со слезой Кутаса, — я тоже всё о себе выложу. Я буду похуже вас двоих, вместе взятых. Мало того, я самый плохой из всех нас! Совесть моя так же нечиста, как этот шлёпанец, а может, и грязнее! Я ведь потерял ступню вовсе не в погоне за злодеем, а потому что долго сидел перед телевизором. Из-за этого я так растолстел, и нога не выдержала моего веса и треснула. Ну а трубка… — сгорая от стыда и не решаясь взглянуть на Эйнору, дрогнувшим голосом произнёс сыщик. — По телевизору показывали знаменитого сыщика Шерлока Холмса. Он постоянно гонялся за преступниками и курил трубку. Ну я и скопировал его поведение. Теперь вы знаете обо мне всё…

39