Долго ждать не пришлось: приблизившись, цветы подхватили лепестками-клювами игрушки — совсем как птицы червяков — и подняли их в воздух. Не забыли и «Серебряную птицу», причём сначала цветы открыли дверь и вытащили из салона Эйнору.
Затем игрушки сложили рядком, и один из цветов обмотал их поперёк туловищ сухим стеблем вьюнка. Под конец появился новый цветок, который согнулся в три погибели и положил на землю какой-то предмет. Игрушки увидели вазу — большую хрустальную вазу! Откуда она здесь, в царстве цветов?
Хозяева планеты опустили в наполненную водой вазу связанные игрушки — целый букет игрушек! Теперь цветы стали водить вокруг вазы хоровод — то в одну, то в другую сторону, то отступая назад, то приближаясь; потом, разбившись на пары, захлопали лепестками, как в ладоши, потом снова выстроились в хоровод. В самый разгар веселья из-за дальнего высокого холма вытянулись ещё два цветка, ослепительно белых, с гордо раскрытыми лепестками и оранжевыми пестиками, — настоящие королевские лилии. Слегка наклонив чашечки, они с одобрением любовались на представление.
Игрушки не переговаривались, не стонали, не рвались из вазы на волю: они настолько были подавлены, что утратили силы. И лишь когда натанцевавшиеся цветы скрылись за холмами, когда удалилась королевская чета и вокруг воцарилось спокойствие, игрушки заговорили.
— Я ног не чувствую! — заохала Лягария.
— Эйнора, — спросил Кутас, — тебя сильно тряхнуло в корабле?
— Лучше не спрашивай… — только и сказала кукла.
— Надо потерпеть, — попытался утешить её щенок, — наш Твинас что-нибудь придумает.
— Так ведь трубка пропала, — огорчённо всплеснул крыльями пингвин.
— Трубка пропала! — раздражённо прошипела Лягария. — Это мы тут пропадаем из-за тебя!
— Из-за меня?! — сник Твинас.
— Только из-за тебя! Если бы не твоя затея посидеть и помолчать перед полётом, мы бы стартовали раньше и в наш корабль не врезался бы метеорит! И не пришлось бы спускаться на эту планету латать дыру.
— Выходит, во всём виноват… я? — пробормотал ошарашенный толстяк.
— А мне тут пришло в голову, — вмешался в разговор щенок, — во всём, пожалуй, виноват я.
— Это ещё почему? — удивилась лягушка.
— Когда я скатывался с лепестка, как с горки, — признался Кутас, — то сломал пестик, и тогда… тогда цветок и захлопнулся. Мы с Кадрилисом так расшалились, то есть… расшалился один я! — взял на себя вину Кутас.
Командир группы зыркнула в его сторону и пробурчала:
— Вылезло всё-таки шило из мешка.
— Скажите, — не выдержала Эйнора, — а пилот Менес сейчас с нами?
— Добрый день, — ответил тот спокойным голосом. — Вы по мне соскучились?
— Я? — смутилась кукла. — Я только подумала, что… вас сейчас тут нет, и… забеспокоилась.
— Забеспокоились, что меня нет рядом? — тихо переспросил пилот, поворачиваясь к ней треснутым стёклышком очков.
— Да, наверное… а может, и нет… — скрывая испуг, пролепетала Эйнора.
— Чем переливать из пустого в порожнее, лучше организовали бы наше спасение, — уколола обоих Лягария. — Только я одна и способна оценить ситуацию, а у остальных в голове хаос. Слушать тошно.
— Тогда заткни уши, — вскинулась Эйнора.
— Что?! Что ты сказала?! — повернулась к ней бородавчатой щекой лягушка. — Ну-ка, повтори, ты… оборванка!
— Я только хотела сказать, — покорно сказала кукла, — иногда… я такое несу, что лучше заткнуть уши…
— Смотри у меня! — пригрозила Лягария.
— А ты и не смотри, и не поддавайся ей, Эйнора! — вскипел Кутас.
Кукла ещё ниже опустила голову.
— Не надо, Кутас, — глухо пробормотала она.
— А вот и надо! Это она тут… хаос устраивает!
— А ты не возмущайся… щенок! — прошипела лягушка.
Слово за слово — казалось, игрушки вот-вот передерутся. Туго связанные, с опущенными в воду ногами, вконец измученные, раздражённые, они толкались в вазе так, что даже цветы подняли из-за холмов чашечки и разинули от любопытства лепестки-клювы.
Первым взял себя в лапы Кутас.
— Про… простите, — виновато обратился он к лягушке. — Но и обзываться тоже некрасиво.
Все угомонились, успокоились и затихли. А Твинас серьёзно задумался: как командиру Лягарии удалось подчинить себе куклу. Пингвин так углубился в решение этой задачи, что даже не почувствовал, как что-то упёрлось в его крыло. Это была бледная щека Эйноры. Измученная кукла уснула, и её лысой головке, видимо, было удобно и мягко на его крыле, как на подушке. Толстяк Твинас, глядя на доверчиво прильнувшую к нему куклу, на печальные тени от ресниц на её лице, на потёртый вырез сорочки, почувствовал, как его затапливает волна нежности. И хотя промокший шлёпанец тащил его лапу ко дну, а верёвка больно врёзалась в слишком мягкое тело, пингвин ощутил себя сидящим на айсберге, о котором так долго мечтал.
«Трубки морёные! — сказал он сам себе. — Не понимаю, что это со мной. Ещё одна головоломка! Но… почему бы сначала не вздремнуть?»
Преследуя уплывающий цветок, Кадрилис почувствовал, что воздух стал уже не так удушлив; сумерки начали понемногу рассеиваться, и далеко впереди появился светлый кусочек неба.
Надежда придала ему сил, и вот наконец пластиковый мешочек добрался до суши. Кадрилис выкарабкался на берег, выжал мокрые, как губка, лапы, вытряхнул из уха воду, потянулся и размял затёкшую шею. Потом развязал мешочек, выпустил из него воздух, снова скатал нитку в моточек. Проверил, не промок ли потайной кармашек, не отсырели ли спички, затем сунул мешочек вместе с мотком обратно в тайничок, который застегнул на булавку. Ну разве это не настоящие сокровища, ведь они спасли ему жизнь!